Тамара Эйдельман: «Я дышала воздухом истории»

Знаменитый историк и литературовед советского времени Натан Яковлевич Эйдельман был яркой фигурой отечественной науки. Он всегда мыслил нестандартно и умел находить подход к любой аудитории
В основном Эйдельман запомнился научно-популярными книгами, посвященными декабристам. Отличало их то, что Натан Яковлевич проводил параллели со временем, в котором ему довелось жить. К тому же язык и стиль его трудов был очень увлекательным, что заставляло современников просто зачитываться его книгами.
Сегодня интервью газете «Честное слово» дает дочь знаменитого ученого, заслуженный учитель России, историк Тамара Натановна Эйдельман, побывавшая с двумя лекциями в Новосибирске.
— Тамара Натановна, каким был Натан Яковлевич человеком и отцом? Ощущался ли в семье масштаб его личности?
— Конечно, ощущался. Натан Яковлевич был большой во всех отношениях, включая голос. Он все время говорил и рассказывал что-то интересное. И даже когда уезжал работать в дом творчества, в семье ощущалось его беспрерывное присутствие.
— Какое самое интересное воспоминание детства у вас связано с отцом?
— Помню, как уже в университете с однокурсниками мы делились воспоминаниями детства. И один мальчик сказал: «Как было хорошо: вот болеешь, тебе ставят горчичники, но при этом дают что-нибудь вкусненькое, чтобы потерпел, плюс мама гладит по головке». Я тоже включилась в эти воспоминания и говорю: «Да, здорово, и говорят при этом: «Потерпи — вспомни про Муция Сцеволу и про Жанну Д ‘Арк». Все так сразу удивились: «Это кто тебе говорил?» — «Папа». И это не единственная история — это был некий фон, все время существовавший в доме. И рассказывать ребенку про Муция Сцеволу и Жанну Д ‘Арк для него было так же естественно, как кому-то рассказывать про Колобка.
— Поскольку мы с вами сейчас находимся в Новосибирске, не могли бы вы вспомнить страницу жизни Натана Яковлевича, связанную с арестом его друзей, в частности, будущего академика Николая Покровского? Тогда еще академик Тихомиров поставил условие, что отдаст ценное собрание рукописей библиотеке СО РАН, если Покровскому позволят работать в Сибирском отделении.
— Эйдельман и Покровский были однокурсниками, учились на истфаке Московского университета и дружили. При университете в Москве в конце пятидесятых действовало тайное общество аспирантов и студентов МГУ, недовольных экономическим и политическим строем страны тех лет — диссидентский кружок Льва Краснопевцева. Папа членом их кружка не был, и они знали об этом. Но бытовавшее мнение о том, что они берегли отца, как декабристы Пушкина — это байки.

У этого тайного общества не было серьезной организации, не было никакой конспирации. Поэтому их членов так скоро арестовали. Случилось это то ли перед, то ли после фестиваля молодежи и студентов. Арестованных подвергли допросу, спросив, кто знал про их кружок, и они очень быстро назвали папу. И его стали таскать на допросы, но он ничего не говорил и ни в чем не признавался до тех пор, пока его не ознакомили с их показаниями, в частности Николая Николаевича. Тогда запираться стало бессмысленно. Членам кружка Краснопевцева дали большие сроки — от семи до десяти лет. Папу же выгнали из комсомола и из школы, где он работал учителем истории. Он пытался устроиться в Исторический музей в Москве, но там ему сказали, что человек, которого выгнали из комсомола, не может работать в здании, которое находится на Красной площади. В конце концов папа устроился в музей «Новый Иерусалим» в Истре, что под Москвой. Там он уже начал писать книги — там началась совсем другая жизнь.
Прошло более десяти лет, и вышла книга «Лунин», в которой Николай Николаевич, находясь в ссылке в Сибири, прочитал, что декабристы на каторге, на поселении никогда не упрекали друг друга за сказанное на следствии. Покровский прочел это как обращение к себе. И он приехал к папе в Москву восстановить отношения. И после этого они очень хорошо дружили. Кстати, папа приезжал и в Новосибирск читать лекции.

Что же до истории с Тихомировым, то никогда о таковой не слышала. Но предположу, что она соответствует действительности.
— Но вы затронули тот период, когда Эйдельману позволили издаваться. Его книги отличала воздушность и легкость стиля — как можно было в те годы, когда господствовала официальная наука с ее канцелярским языком, печатать такие труды?
— Сначала он писал научные книги — совсем не популярные. Он сначала написал диссертацию по экономике России начала XX века. И у него получились результаты совершено неприемлемые: он анализировал экономику 1913 года перед Первой мировой вой-
ной, и у него выходило, что в 1913 году было так хорошо, что нам еще плыть и плыть до этого. В СССР же в это время все пятилетки сравнивали именно с 1913 годом и показывали «прогресс». Тогда руководитель Эйдельмана сказал ему: «1913 год для нас священен». И диссертацию положили на полку. И тогда он занялся Герценом. И первой его научной книгой стала «Тайные корреспонденты «Полярной звезды», которую тоже легко читать, но это не совсем то, что у нас ассоциируется с Эйдельманом.
Когда же он начал писать популярные книги, то их не сразу получилось издать. Кто-то сказал отцу: «Чтобы напечататься, надо напечататься», то есть тебя станут печатать, если ты уже являешься автором книги. Таким трамплином для него стала книга «Путешествие в страну летописей», которая вышла под псевдонимом Н. Натанов.
Потом он написал книгу «Маленькие рассказы о большом космосе», а потом стал писать то, что он писал. И я не помню такого, чтобы его книги не выходили из-за легкости языка. Но то, что в научных кругах говорили, что Эйдельман не ученый, а просто популяризатор — это, конечно, было. Хотя за всеми его книгами стоит огромная научная работа. Он прекрасно умел работать в архиве, что умеют далеко не все: для этого необходимо терпение. Потом, у нас очень запутанная система хранения документов, и надо понимать, где что искать. Отец же это прекрасно знал и умел, поэтому его книги основаны строго на документах. В этом смысле он был, конечно, академическим ученым. Другое дело, что писал он не так, как было принято. И ни в Институт истории, ни в Московский университет его не брали на работу. И как раз Николай Николаевич приглашал его в Новосибирск, где он читал курсы.
— Расскажите, как проходили лекции Эйдельмана: был ли аншлаг и какая на них собиралась аудитория?
— Папа много выступал в Музее Пушкина, и там зал всегда был забит под завязку. Помню, как отец в Музее Пушкина делал доклад про поэму Александра Сергеевича «Гавриилиада», где проводил научный анализ рукописей. Зал был полный, причем далеко не пушкинистами, просто людьми интересующимися. Я вообще с восхищением вспоминаю время шестидесятников. Вот кому сегодня интересна пушкинская «Гавриилиада»? Я тогда училась в третьем классе, и меня тоже привели на эту двухчасовую лекцию. И вопросы люди задавали! И обсуждение было!
— А в физическом смысле как читал лекции Натан Яковлевич?
— Когда отец преподавал в школе, у него было прозвище Поль Робсон — был такой афроамериканский певец с густым басом, мощный темнокожий мужчина, очень популярный в советское время. И вот у учеников Эйдельман ассоциировался с Полем Робсоном. Просто у отца был мощный темперамент и говорил он очень интересно, всегда громко, и его слушали с большим интересом.
— Как вы относитесь к тому мнению, что Эйдельман понадобился обществу, когда потребовалось приблизить к себе декабристов? Что идеи декабристов оказались созвучны идеям шестидесятников?
— Он не только про декабристов писал, но и про Павла I, и про XVIII век. И, конечно, обществу нужно было то, что он говорил. И я не знаю, где здесь причина, а где — следствие: может быть, Эйдельман декабристов так показал, что общество увидело их близость. У меня такое убеждение, что творившееся безумие вокруг декабристов (ни вокруг народовольцев, ни вокруг большевиков такого не было) объясняется честностью этих людей. Это разрешенная тема, за которую не сядешь в тюрьму. И в этой теме нельзя врать — там можно очень многое понять про историю, про власть, и это действительно было очень важно.
— Каково, на ваш взгляд, значение литературоведческих и исторических трудов Эйдельмана для нашей сегодняшней России?
— Был момент, когда про Эйдельмана забыли, и казалось, что его труды стали никому не нужны. Сейчас же его очень много переиздают. Вот Акунин делает подборку лучших книг по истории России, и я подписала договор, что в ней будет и папина книга про XVIII век. Мне кажется, что его книги сейчас возвращаются. Вижу потребность в таких книгах, как «Лунин», «Твой XVIII век», «Грань веков». С одной стороны, эти книги научные, а с другой — они людям говорят какие-то важные вещи.
— Можете вспомнить самое яркое открытие, сделанное Эйдельманом в литературоведческой или исторической науке?
— Когда он в серии «Жизнь замечательных людей» написал биографию Лунина, то это было не столько научное, сколько общественное мнение, потому что он написал биографию совершенно свободного человека. И это произвело невероятное впечатление. И многие люди потом говорили, как история Лунина повлияла на их личность.
Одновременно с этим он по-новому посмотрел на Павла I в «Грани веков», и это, безусловно, научное достижение. Это совершенно новый историографический взгляд на Павла.
— Ваш выбор профессии историка связан с тем личным общением, которое довелось вам испытать с отцом?
— Конечно. История была тем воздухом, которым я дышала.

P.S. Благодарим Центр культуры и отдыха «Победа» в организации проведения интервью.