Новые смыслы «вирусной» экономики. Колонка В. И. Клисторина

Когда информационная картина заполнена коронавирусной пандемией, ее социальными и экономическими последствиями и обсуждением различных стратегий борьбы с этой напастью, все остальные проблемы как бы уходят на второй план и либо не обсуждаются вообще, либо рассматриваются как связанные с тем же вирусом. Об экономической ситуации в стране и мире рассуждает доктор экономических наук, профессор В. И. Клисторин.

Сейчас модными стали разговоры о том, как изменится жизнь после пандемии. Оставим эти вопросы философам и политологам. Тем более что исчерпывающе ответить на них смогут только историки. Сейчас слишком мало достоверной информации и слишком много гипотез и экспертных оценок. Поскольку я не отношу себя к корона-алармистам или корона-скептикам, не говоря уже о корона-диссидентах, попробую ответить на вопросы с экономической точки зрения, а именно — пофантазировать на тему глубины и продолжительности спада, а также на некоторые смежные темы.

Мировые тенденции борьбы с пандемией

Сначала определимся: о чем мы не знаем. Мы не знаем продолжительности пандемии и толком не понимаем ее географии. Будет ли вторая и другие волны, в каком направлении мутирует вирус и каковы перспективы приобретения иммунитета. Но это медико-биологические вопросы. И по поводу своевременности, обоснованности и даже разумности решений властей разных стран можно будет судить спустя какое-то время.

Отметим, что борьба с пандемией в различных странах, несмотря на несомненный технологический прогресс, свелась в основном к введению карантина в более или менее жестких формах. Но карантин — это средневековый и очень дорогой способ борьбы с эпидемией. Точно так же, как и режим самоизоляции, описанный еще в Декамероне. Введение ограничений губит экономику и особенно — сферу услуг и индустрию впечатлений. Карантин работает, когда своевременно выявлен и надежно изолирован очаг заражения. Но в данном случае карантин в Ухани был введен с запозданием, и не менее одного—двух месяцев десятки тысяч людей в день покидали город и страну. Поэтому вспышка превратилась в пандемию.

Интересно, что как отдельные люди, так и человеческие сообщества и правительства проходят одинаковые стадии осознания проблемы. Психотерапевт Элизабет Кюблер-Росс показала, что люди, испытавшие сильнейший стресс, проходят абсолютно одинаковые стадии, а именно: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Похоже, сейчас мы находимся между второй и третьей стадиями. Этим объясняется запаздывания в принятии решений, чрезмерная реакция на второй стадии и, наконец, растущие требования со стороны отдельных групп с особыми интересами, что мы и наблюдаем в последнее время.

Поскольку современная экономика — это экономика общения, то введение карантинных мероприятий (особенно в ведущих экономиках мира) приведут к мировой рецессии. Возможно, она окажется не очень глубокой (два-три процента мирового ВВП) и достаточно непродолжительной. Дело в том, что в глобальном ВВП примерно две трети приходится на сервис, немногим больше четверти на промышленность и менее пяти процентов — на сельское хозяйство. Промышленность и сфера услуг уже значительно пострадали.

В отличие от предыдущих кризисов, которые начинались из-за дисбалансов на финансовых и товарных рынках и означали преодоление этих проблем, нынешний, возможно, создаст новые дисбалансы. Кроме того, внезапно обнаружив чрезмерную зависимость собственной экономики от Китая, многие правительства займутся реиндустриализацией и повышением самодостаточности собственных экономик, что предполагает создание дополнительных барьеров. Целые отрасли экономики вынуждены будут перестраиваться, на что потребуются громадные капиталы, и роль финансовой системы многократно возрастет.

Что касается китайской экономики, в которой, надо полагать, восстановление начнется раньше, чем в других странах, скорее всего экономического роста в текущем году практически не будет. Нужно еще принимать во внимание особенности китайской статистики. В европейских странах, где статистика много лучше, Еврокомиссия прогнозирует спад для Швеции в 6,1%, Финляндии в 6,3%, Дании в 5,9%, Германии в 6,5%, Испании в 9,4% и Италии в 9,5%. То есть средний спад ожидается порядка восьми процентов. Возможно, он будет ниже, поскольку экономика получит поддержку в виде снижения цен на энергоносители и сырье, а постепенное снятие ограничений приведет к более быстрому восстановлению сферы услуг.

Последствия для России

Теперь немного о России. Очевидно, что мировая рецессия не обойдет стороной и нашу страну. Но к кризисам нам не привыкать. Сейчас страна вползает в пятую (за постсоветскую историю) рецессию, и споры могут вестись только вокруг того, насколько глубокой и длительной она будет.

Если исходить из соотношения экономического роста в мировой и отечественной экономиках в последние годы и глубины падения в периоды кризисов, то при падении мирового ВВП на 2—3% мы получим спад в России на уровне 4—6%.

Если же исходить из соотношения макроэкономических показателей России, Европейского Союза и Китая (основных наших торгово-экономических и финансовых партнеров), то спад составит 10—12%. Учитывая, что в этом году, так же, как и в 2008-ом, отечественная экономика была инфицирована мировым финансово-экономическим кризисом, который сопровождался падением цен на энергоносители, падение ВВП можно ожидать на уровне около 8% при девальвации национальной валюты примерно на 65% и растрате примерно половины международных резервов Банка России.

Кризис 2014—2015 годов был необычным. С конца 2012-го наметились кризисные явления в экономике: сначала сократились инвестиции, в следующем году просели промышленность и строительство. В мировой экономике шел рост, внешняя задолженность России была низкой, правительство пустило рубль в свободное плавание и не тратило резервы. Помощь оказывалась почти исключительно системообразующим предприятия и банкам, а двукратная девальвация рубля помогла отечественным экспортерам. Рецессия оказалась неглубокой, но самой долгой со времен трансформационного кризиса, а реальные доходы населения фактически падали шесть лет подряд.

Напомню: еще летом-осенью 2018 года наметилось торможение отдельных секторов отечественной экономики, а в 2019 году объем производства в электроэнергетике и на транспорте был ниже, чем в докризисном 2008 году. В строительстве и торговле — ниже, чем в 2014 году. Поэтому период с окончания последнего кризиса по настоящее время, несмотря на положительные показатели роста ВВП, следует определить как стагнацию. В этом видится сходство нынешней ситуации с той, которая была семь лет назад.

Согласно последнему отчету Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) «Региональные экономические перспективы», ВВП России в 2020 году сократится на 4,5% из-за снижения цен на нефть, коронавирусной эпидемии и приостановки деятельности многих предприятий, а в следующем году вырастет на 4%. Но, как известно, международные организации в последние годы излишне оптимистично оценивали перспективы развития российской экономики и часто пересматривали свои прогнозы в сторону уменьшения.

В прошлом году Банк России, проводивший стресс-тесты отечественной экономики, прогнозировал, что при снижении цены на нефть до 25 долларов США за баррель российский ВВП сократится на 3%. Но при всей важности цены на нефть для состояния российской экономики такая простая модель не подходит. Следует учесть потери из-за простоя множества предприятий, ожидаемое сокращение не только объемов экспорта нефти и нефтепродуктов, но и сокращение потребления домашними хозяйствами. В итоге общее падение ВВП может составить не менее 10%. К сожалению, Минэкономразвития РФ пока не опубликовало обновленный прогноз на 2020 и последующие годы.

Прогнозы

Теперь о продолжительности рецессии. Если говорить о начале восстановления экономики, то во многих странах оно может начаться уже в этом году. Но окончание рецессии (реальный рост ВВП в течение двух кварталов подряд) отодвигается на начало следующего года. Полное восстановление экономики, то есть достижение предкризисного максимума, отодвинется на несколько лет. Недавно директор-распорядитель МВФ Кристалина Георгиева заявила, что мировой экономике понадобится три года, чтобы преодолеть последствия падения, вызванного пандемией, и мировая экономика сможет вернуться к докризисным показателям лишь в 2023 году. Напомним, что в апреле МВФ прогнозировал падение мировой экономики на 3%. Как все сложится, пока неизвестно, поскольку интуиция не может заменить информацию.

В России этот процесс восстановления затянется в силу инерционности оте-чественной экономики и ее структурных проблем, высокой степени монополизации и еще одной важнейшей проблемы — бедности значительной части населения. Эта проблема, несомненно, усугубится, поскольку, как и в 1990-х, появятся «новые бедные». Но и без этого падение реальных располагаемых доходов после 2014 года, уже составившее 12—15%, продолжится и ударит преимущественно по населению крупных городов и располагающемуся в них малому и среднему бизнесу.

Представляется, что у правительства будут две основные заботы: бюджет и поддержка крупнейших системообразующих предприятий — станового хребта российской экономики. Реальные действия властей в предыдущие периоды рецессии в 2008—2009 и 2014—2016 годах наглядно показывают, что на выполнение бюджетных обязательств затрачивалось около 20% общей суммы расходов. Остальное приходилось на помощь крупным корпорациям и банкам с использованием всех видов инструментов — начиная от докапитализации и льготных кредитов и заканчивая налоговыми льготами, ростом госзакупок и прямыми субсидиями. Короче, закон Парето «двадцать — восемьдесят» выполнялся в полной степени.

Из предыдущих кризисов власти извлекли несколько уроков. Прежде всего, они считают необходимым до последнего отрицать симптомы и сам факт кризиса для того, чтобы не вызвать панику. Одновременно следует принятие оперативных мер для купирования негативных последствий для так называемых системообразующих предприятий, которыми являются государственные и квазигосударственные компании. В конце концов, разрабатывается комплексная программа по выходу из кризиса, но, как обычно, она утверждается после завершения острой фазы последнего.

Кроме этого, власти считают необходимым иметь минимальный внешний долг и значительные резервы в распоряжении Правительства и Центрального банка, необходимые для поддержки системообразующих предприятий и банков. То, что накопление резервов снижает темпы экономического роста, считается меньшим злом.

Наконец, они полагают, что существенное, но растянутое во времени падение доходов населения предпочтительнее более быстрого, но на коротких промежутках. Наконец, чем больше предприятий и организаций прямо или косвенно финансируется из бюджета, тем более управляемыми становятся экономика и общество в целом. Для решения бюджетных проблем предпочтительным является девальвация национальной валюты и связанное с этим ускорение инфляции.

Каждый кризис обычно высвечивает определенные проблемы в сформированной системе управления: задержки в принятии решений, бюрократические процедуры и инструкции, препятствующие их реализации, наличие множества структур по принятию решений и проблемы их согласования. Наконец, существует проблема делегирования полномочий и ответственности, в том числе и перераспределения финансовых ресурсов между центром и регионами. Видимо, подобная система управления нуждается в существенном реформировании, но пока это не обсуждается (по крайней мере, на официальном уровне), а принимаемые решения свидетельствуют, скорее, об обратном.

Для большинства наших сограждан самый верный признак кризисных явлений — не динамика производства, процентных ставок, производства и доходов, а курс национальной валюты. Большинство наших соотечественников отучено от того, чтобы получать помощь и качественные услуги от государства. Поэтому каждый кризис оборачивается ростом неформальной занятости и теневой экономики. Но в нынешних условиях это будет затруднено. Посмотрим, как будут развиваться события и насколько верными окажутся прогнозы и связанные с ними решения.

Поделиться:

Наш канал на Яндекс.Дзен