Детство за проволокой. Истории малолетних узников фашистских концлагерей.

В День Победы слова поздравлений звучали не только в адрес ветеранов. Памятную дату не представить и без детей войны, семей погибших воинов, тружеников тыла и… узников фашистских концлагерей. «ЧС» рассказывает три истории бывших малолетних узников, которые сегодня живут в Новосибирске.

Брюква, нары и стрельба

— Нас было трое детей, но самый маленький, Юрочка, умер перед войной из-за воспаления лёгких… — начинает Вера Георгиевна Маськова рассказ о своём детстве. Когда началась война, ей было всего три года.

С приходом немцев в город (Дятьково Брянской области), в 1941-м, Вере с мамой и двухлетним братишкой пришлось оставить квартиру и переехать к бабушке, на окраину, к дремучему лесу.

— В том лесу базировался партизанский отряд, поэтому иногда по ночам к нам приходили партизаны. Конечно, для нас это было небезопасно. А немцы у нас не жили: когда увидели, что немцы идут, мама как-то быстро сообразила и все подушки и перины порезала. Фашисты пришли, схватили эти постели, а пух как полетит! Они изругались и ушли, — рассказывает Вера Георгиевна. — Но однажды они пришли, искали партизан…

После успешных операций советских партизан немцы зверствовали. Обычно, если происходило какое-то чрезвычайное происшествие, фашисты сгоняли всех жителей городка на площадь и пытались выяснить, кто мог быть связным. Каждого, кто вызывал подозрения, безжалостно убивали. Так, например, повесили двух молодых девушек — соседок Веры.

— А однажды немцы ворвались в наш дом. Мы страшно испугались, братишка заплакал, но тут же замолчал, когда фашисты наставили на него автоматы. После этого он очень долго не разговаривал. Потом, конечно, заговорил, но всю жизнь заикался…

В 1943 году жителей Дятьково в товарных вагонах угнали в литовский город Ковно. Через три месяца распределительного пункта Вера с мамой, братом, бабушкой, тётей и двоюродным братом оказались в концлагере Вены, рядом с железной дорогой.

— Взрослых узников гоняли на рытьё окопов и траншей. Кроме того, им часто приходилось работать на железнодорожной станции. На одежде у всех были нашиты номера и знак OST — небольшой тканевый прямоугольник синего цвета с белыми буквами, свидетельствующий о бесправном положении человека, носившего его, — продолжает она.

Брюква с перцем, гул самолётов днём и ночью, трёхэтажные нары, какие-то бункеры, окровавленный человек… Это на всю жизнь запомнила шестилетняя девочка. К счастью, однажды это закончилось.

— Нас всё время гоняли в какие-то бункеры во время бомбёжек. И вот, уже в последний бой, нас всех угнали в какую-то подземку, возможно, это было метро. Мы долго шли, и по воде тоже. Нам говорили, что на вход бросили восемь бомб. Мы думали, что так и останемся в подземке. Но в итоге дошли до люка, поднимаемся наверх… и русские! Все обнимаются и плачут… Все закончилось! Однако на Родину мы вернулись только 1 сентября. На пепелище. И ещё получили известие, что отец погиб в 1943 году под Псковом. Танкист сражался до последнего, награждён посмертно орденом Отечественной войны, захоронен в братской могиле под Псковом.

На самом же деле это был ещё не конец. За освобождением пленных следовала череда проверок в советских проверочно-фильтрационных лагерях (после которых бывших узников могли отправить не домой, а в «спецпоселение» или, что хуже, арестовать), карантины и жизнь изгоев — никто из вернувшихся узников не встретил на родине ласкового приёма. Но Веру Георгиевну в каком-то смысле можно назвать счастливицей. Ей удалось поступить в техникум, при том, что обычным узникам дорога в учебные заведения была закрыта — они должны были смыть с себя печать позора несколькими годами трудовой повинности. А в 1963-м её отправили на учёбу в НЭТИ. С тех пор Вера Георгиевна и живет в Сибири.

В.Г. Маськова у Арки Памяти

«Мама, можно, я убегу?»

В июне 1941-го десятилетний Самуил Волк отдыхал в пионерском лагере в 20 километрах от Минска. Внезапно в небе начали летать самолеты со свастикой, а мимо лагеря отступали измученные раненые солдаты…

— Пионервожатая довела нас до центра города и сказала, что если мы помним, где живем, то она нас отпускает. Я кинулся домой. Наш дом стоял около центральной площади. И когда я выскочил к памятнику Ленину и увидел, что он скинут с пьедестала, мне стало по-настоящему страшно. Нашу улицу разбомбило. От дома осталась только печная труба. Бродил по пепелищу и никак не мог поверить, что нашего дома больше нет, — вспоминал позднее Самуил Рафаилович. — Я пошёл к дому тёти, но и его тоже не было, там зияла огромная воронка. Я растерялся, но тут увидел двоюродную сестру. Оказывается, их приютила соседка. Там же были мои мама, братья и сестры.

 

Самуил Волк

В конце июля в Минске было создано еврейское гетто. Семью Волк — мать и пятеро детей — переселили туда, в маленькую комнатку без окон и дверей, без вещей и продуктов. Через три месяца, 7 ноября, в гетто был первый большой погром: немцы оцепили квартал и выгоняли всех из квартир. Сопротивляющихся убивали на месте, остальных — выводили из Минска на расстрел. В тот день погибло 5000 человек.

— 20 ноября пришли за нами. Мама хотела взять кофточку, а её швырнули на пол, стали пинать, выбросили на улицу. Нас выстроили в колонну и повели на расстрел. «Мама, можно, я убегу?» — спросил я. Мама тяжело вздохнула и кивнула головой. В это время какая-то женщина с ребёнком на руках бросилась во дворы, немцы (они с автоматами окружали колонну) отвлеклись, я выскочил из колонны и помчался. Вслед мне раздалась очередь, но я был маленький, она прошла у меня над головой. Я заскочил во двор, оглянулся и увидел, что за мной бежит мой младший шестилетний брат Зяма. Я схватил его за руку, и мы кинулись к дровяному сараю, забрались за поленницу и притихли, — рассказывал он.

Следом за братьями во двор забежала женщина и спряталась в туалете. Но немцы сразу же её нашли и забили прикладами. Самуил с Зямой же сидели в сарае до вечера, а затем вернулись в гетто. Из семьи в живых остались только они… Спустя неделю они оказались в детском доме при гетто, после первых погромов там жили около 300 детей. Малыши умирали от голода. А Самуил тем временем убегал в город через дыру в колючей проволоке и собирал милостыню.

— Наш детский дом немцы уничтожали постоянно. Ведь мы не могли работать, толку от нас никакого. Третий, последний погром детского дома произошёл в 1943-м.

Когда пришли фашисты, мы, человек сто, спрятались в подвале. Но, видимо, немцы поняли, что народу слишком мало, и просто пробили цоколь дома. Они стали светить фонариками и выводить ребят наружу. Кто-то выходил, а я упорно лез назад. Так мне, Зяме, нескольким детям и воспитателям удалось спрятаться от фонарика. Это был самый жуткий погром. Фашисты старались не оставлять в живых никого. Самых маленьких и тех, кто лежал в лазарете, зарезали на месте, прямо в кроватках, остальных увели на расстрел. На третий день мы с Зямой вылезли из подвала и пошли искать дорогу к партизанам…

Партизанский тракт начинался километрах в тридцати от Минска. Мальчикам удалось найти своих каким-то чудом: немцы готовились к очередной охоте на партизан и усилили посты. Но, несмотря ни на что, спустя 23 месяца жизни в гетто Самуил и Зяма попали к партизанам в Налибокскую Пущу. Самуил Рафаилович стал сыном полка войсковой части № 15222 Второго Белорусского фронта.

После войны вместе с братом он оказался в детдоме Московской области, затем окончил военно-инженерную академию, после которой был направлен на службу в Сибирский военный округ. 33 года военный инженер укреплял обороноспособность вооружённых сил. 7 мая 2020 года Самуил Рафаилович ушёл из жизни.

«120 рабынь»

В июле 1942 года 16-летнюю Маргариту Кирсанову вместе с мамой вывезли из оккупированного Донбасса в Германию. В переполненных товарных вагонах, лёжа на грязном полу без сил, они доехали до Хемера и оказались в бараке за колючей проволокой, в немыслимой тесноте и грязи.

— Через несколько дней измученных людей раздели и погнали в баню. Из бани через другие ворота пригнали на огромный плац, отсчитали 120 рабынь, погрузили в товарный вагон и привезли в город Бракведе. Разместили в бараке, выдали робы, пришили номера и знак OST и обули в деревянные башмаки, которые натирали ноги до крови, — вспоминала Маргарита Ивановна.

Маргарита Кирсанова

«120 рабынь» каждое утро гнали на работу. Маргарита сначала работала со сверлильщиком, потом в сварочном цехе сгибала разогретые рельсы. Работали женщины и по ночам, получая серьёзные травмы: кому фрезой отрезало пальцы, другим свёрла разрывали сухожилия. Но даже покалеченных людей заставляли работать — одной рукой.

— «Бездельники рейху не нужны!» Немцы очень быстро поняли, что карцера мы не боимся, да и невыгодно это было: сажать провинившихся нужно было десятками, а станки в это время простаивали. Мы умышленно портили детали, ломали станки, свёрла. Со склада воровали пригоршни дефицитных деталей, инструментов, винтиков, шайб и выбрасывали всё это через забор. На токарных, сверлильных, фрезерных станках каждая из нас придумывала свои методы диверсионной деятельности, — продолжала Маргарита Кирсанова.

… Май 1945-го. Бывшие рабыни ещё не знают, что Советский Союз празднует победу. Они бродят по улицам Вестфалии и встречают двух мужчин в английской форме, говорящих по-русски. Они оказались освобождёнными русскими военнопленными, работавшими в туберкулезном госпитале. Восемь подруг и мама Маргариты уговаривают мужчин взять их с собой. Так они становятся санитарками в туберкулёзном госпитале.

— На нас оказались белоснежные халатики, мы впервые за 1016 дней спали на белых простынях и вдоволь получали еды и настоящего хлеба. С какой страстью мы окунулись в работу! Нас раскрепили по палатам вместо немок-санитарок, в которых больные швыряли тарелками и гнали прочь из палат. Сердца наши разрывались, глядя, как безучастны к обильной вкусной пище наши больные. Из трёхсот чудовищно исхудавших многие были уже совершенно неподвижны. Мы кормили их с ложечки, а они отворачивались. «Хочешь — ешь, я не прикасался», — и отодвигал тарелку. И мы ели. Даже если больной прикасался…
Для больных освобождение было поздним. Только в сентябре 45-го в госпиталь приехал офицер с долгожданным распоряжением готовить госпиталь к отъезду на Родину. Позднее Маргарита Кирсанова окончила Ленинградский библиотечный институт и в качестве библиографа попала по распределению в Новосибирск, где всю жизнь проработала в областной библиотеке и ГПНТБ. К сожалению, сейчас Маргариты Ивановны нет в живых.

При подготовке материала использовался сборник «Непионерские лагеря», изданный НСБМУ

Добавьте нас в источники на Яндекс.Новостях

Поделиться:
Если вы хотите, чтобы ЧС-ИНФО написал о вашей проблеме, сообщайте нам на SLOVO@SIBSLOVO.RU или через мессенджеры +7 913 464 7039 (Вотсапп и Телеграмм) и социальные сети: Вконтакте и Одноклассники

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *