Мама и космос

«Она хлеб
от себя отрывает
и, шагая по той крутизне,
Море Ясности мне открывает,
дарит Море Спокойствия мне.
И светлеет луна,
остывая
на ладони её дорогой,
как дымящийся круг каравая,
как грядущего хлеб даровой»

(Ю. Левитанский)

«Однажды маму отправили на уборку огурцов — тогда это было принято, потом разрешали взять себе столько огурцов, сколько сможешь унести в руках. Поэтому меня, 10-летнего пацана, мама взяла с собой — чтобы унести больше. Она несла два больших ведра, мне досталось маленькое ведёрко. И мы идём от станции (тогда это была станция «Алтайка», сегодня «Новосибирск-Южный»), и где-то на середине пути я заплакал: «Мам, я больше не могу, руки не держат». Она мне: «Сынок, мы что есть-то будем»? И тоже заплакала. Мы донесли».

(Из воспоминаний В. Г. Женова)

 

Образ мамы нельзя отделить от души. Потому что мама — это и есть сама душа.

8 ноября Екатерине Ивановне Женовой (Заставенко) исполняется 100 лет

Послевоенные годы. Семья жила в одном из старейших районов Новосибирска, в знаменитой Закаменке — в районе в то время была центральная городская свалка в Лесковом логу. Екатерина Ивановна вспоминает, что жили они бедновато, трудно, «но как-то было весело и хорошо. Народ был доброжелательный, открытый. С соседями были очень дружны. Праздники справляли всем околотком. На Май по три дня гуляли: один день — у одних, другой — у других, третий — у третьих… Пели песни, танцевали, патефон крутили».

Доброе, давнее, благословенное время…

«Ничего у нас не было. Когда из роддома нас с Володей привезли, в зыбку его положили — первая его кровать была. Гвоздь в потолок вбили, верёвку толстую продёрнули, мешковину свернули, узлом завязали, получилась люлька — так он у нас и поднялся. Когда немного барахтаться стал, не раз пытался из люльки этой вылезать, но всё обходилось, слава Богу»…

 

Жизнь «на краю»

Осознанно свою маму Владимир Женов помнит примерно с трёх лет. Помнит тёплые мамины руки. Она казалась ему самой удивительной. И самой красивой.

С самого раннего детства Владимир Женов видел всю изнанку городской жизни. Он вспоминает: «Наша хибара стояла на самом краю оврага. Это действительно была «жизнь на краю» в её прямом и философско-обобщённом смысле, откуда можно было взлететь или сорваться. Одни уходили с этих улиц в большую жизнь, другие — в тюрьму, кто-то спивался. Для кого-то она стала хорошей школой и достойным трамплином, а кто-то так никогда и не выкарабкался из этой ямы…

Всю первую «сознательную» жизнь я провёл в частном доме и прекрасно помню, как это было трудно: печка, дрова, уголь, холодная вода, которую нужно таскать из колонки, туалет на улице. В одной комнате жили папа, мама, сестра, я, а на кухоньке, где еле умещалась кровать, ютилась бабушка. И первая собственность — моя, лично моя, Тумбочка, в которой я прятал свои детские «сокровища». Это такое непривычное для меня и такое приятное ощущение «собственности».

Только в 1969 году семья получила двухкомнатную квартиру, которую потом удачно обменяли на трёхкомнатную в обычной хрущёвке-«распашонке». «Двушку» «получил», как тогда говорили, отец, проработав на заводе более 30 лет.

«Наша квартира казалась нам верхом совершенства, — рассказывает Владимир Гаврилович. — Ванная, туалет… У меня появилась своя комната!

Забегая вперёд, скажу, как исподволь мама учила меня «товарно-денежным отношениям». Как-то родители подарили мне глиняную свинью-копилку, а я подсмотрел, что родители, бабушка, мелочь не считают, вот и «тырил» из карманов — за три дня копилка была полна. Удивительно, но мама только похвалила: «Молодец, сынок, всё в дом, всё в дом. Где взял-то?» И тут я сдулся…»

С детства Володя понял «разделение ролей» в семье. Отец был очень строгим и жёстким («зачастую я его боялся»). Он прошёл фронт и очень не любил, как все настоящие фронтовики, рассказывать о войне.

Всю зиму 1941—1942 года он провёл в снегах под Москвой, в окружении. Когда Володя спрашивал, какой была война, что ели, что пили, он отвечал: «да что попало: убитых коней, гнилую мёрзлую картошку из-под снега, топили снег. А чем отапливались? Жгли трупы. Чьи? Отец отвечал: «когда жить захочешь, не будешь спрашивать, чьи». Вот она, окопная правда.

«В 1946 году мама и папа поженились. Думаю, они были из тех людей, на которых держался Советский Союз. У мамы очень сложная судьба: её родители в 1900-х годах приехали в Россию с Украины по известному Указу Столыпина — осваивать пустующие земли, а в 30-х годах её папу и моего деда, живших в Бурмистрово НСО, просто раскулачили: «слишком большой дом, слишком крепкое хозяйство». После этого они буквально скитались по городу, пока не пристроились на берегу речки Каменки, текущей тогда по центру Новосибирска, и не соорудили хибарку. Да, подвергались гонениям, но выстояли. Дед с бабушкой по маминой линии были настоящими украинцами. Горжусь тем, что во мне течет украинская кровь. Дед, Иван Федорович, был настоящим тружеником, и столяром, и плотником, одним словом — «рукастым». У меня до сих пор сохранились доставшиеся в наследство молоток и топор с так называемым «царским клеймом». Дед был строгим, неулыбчивым, суровым, но когда я просил его привязать мне коньки на валенки (я начинал свой хоккейный путь на льду речки Каменки, прямо за огородом), он затягивал мне веревки и по его губам пробегала улыбка.

Бабушка же, Ефросинья Ивановна, была для меня олицетворением женственности, доброты и тепла. До сих пор стоит в ушах ее певучий украинский говор. А на свадьбу она подарила нам с женой собственноручно сшитый рушничок (полотенце) с вышитыми словами: «Умывайся беленько, вытирайся сухенько!». Тем больнее для меня было слушать в 1995 году А. И. Солженицына, который при нашей приватной встрече, узнав, что у меня украинские корни, вдруг неожиданно сказал, что украинский вопрос еще отзовется нам «кровавой раной».

Мама ковала, держала всю семью — психологически, улаживала все конфликты, решала все вопросы — это очень важно. Она осуществляла те самые «скрепы», о которых сейчас так модно говорить. Мирила меня с бабушкой по линии отца, которая считала, что всё я делаю не так. То ей страшно не нравилось, что я играю в футбол: «Что ты, заместо того, чтоб делом заниматься, погоду пинаешь»? Мама на это: «Это спорт, это движение, пусть бегает». Или, к примеру: «А вот у Мишки-то, у брата, велосипед стоит как новенький, а у тебя весь ободран», а я бурчал: «На велике кататься надо».

Случайно услышал, как мама, защищая меня, говорит: «Ну что вы, Степанида Семёновна, ему выговариваете — он же ездит на велосипеде, тот не стоит смазанный, для этого и дарили».

Мама Володи — так он чувствовал в душе — была в его глазах «носителем истинного тепла» в их семье. Тепла и человечности.

 

Мамины уроки

Если вспоминать младенчество Володи, на работу Екатерина Ивановна вышла почти сразу. «Долго сидеть тогда не давали, — вспоминает она, — он с бабушкой оставался. Она ему молока в читушку нальёт, соску наденет, хлеб нажуёт, накормит».

«У мамы всего две записи в трудовой, — рассказывает Владимир Женов. — 1939 год. «Принята в Центробанк». 1979 год. «Уволена из Центробанка» (тогда родился наш сын, и моя мама безропотно согласилась пойти на пенсию, чтобы за ним ухаживать. Хотя была молодой, красивой и здоровой). Я спрашиваю у неё: «Мама, почему ты пошла в Центробанк»? Её ответ потрясающий: «Когда я зашла туда, ЦБ мне показался храмом». Действительно, здание — в самом центре, огромные, высокие потолки, неприступная милиция на входе. Всё строго, величественно, почти монументально. Мама (восемь классов образования) начала с самого «нулика», и я даже не заметил, когда и как она успевала параллельно с работой и семьёй закончить техникум, курсы повышения квалификации — вместе с этим она профессионально росла».

Многолетний руководитель Главного Управления Центрального Банка РФ по Новосибирской области Екатерина Жаботинская, вспоминая Екатерину Ивановну, с которой они были знакомы по работе, отмечает: «Я пришла в Центробанк в 70-е годы, и в процессе работы мы и познакомились с Екатериной Ивановной. Я помню её как отзывчивую, внимательную, сердечную, улыбчивую такую женщину. От неё всегда исходила доброта».

«Ну а для меня, пацана, — говорит Владимир Женов, — Центробанк был тогда и остался до сих пор олицетворением жёсткости, дисциплины, порядочности, конкретного дела».

«Меня часто спрашивают о семейной ветви банковского дела, — продолжает он. — Сначала и впрямь, серьёзно я эти слова не воспринимал, а вот сейчас думаю: а возможно, это и действительно генетика? Ведь пусть исподволь, но мама меня к этому готовила».

Например, Екатерина Ивановна рассказывала Володе о том, чем она занимается в отделе денежного обращения: «Мы распределяем ресурсы, потоки, денежное обращение, у нас свои способы шифровки» (это, кстати, прообраз современных цифровых денежных технологий).

Владимир Гаврилович делится зашифрованными терминами шифрограмм, которые были в ходу в Центробанке того времени — сейчас вряд ли кто-то сможет их расшифровать. Например, термин «Зигаж» — это сумма 30 тысяч. «Зархо» — 10 тысяч. «Зармо» — 5 тысяч. «Идуза» — 150 тысяч. «Лакем» — «разрешаю перечисление». «Ларош» — «разрешите оплатить из оборотной кассы». И так далее. Непосвящённый человек никогда не догадается, что это такое.

«Нужно знать внутренний интерьер Центробанка: мама работала на третьем этаже, — рассказывает Владимир Женов. — Отсюда виден огромный второй зал, где находились кассы, у них в то время не было крыш. Когда я прибегал к маме попросить 10 копеек на мороженое, видел те самые огромные тележки с пачками, мешками денег. Когда мама приносила домой зарплату — две-три бумажки, я спрашивал: «Мама, как же так — там столько денег, а ты не можешь взять». И она мне объясняла, как можно это объяснить ребёнку, что такое обращение, стоимость, потребительская стоимость. Объясняла, что сами по себе деньги товаром не являются — на необитаемом острове, к примеру, купить на них вы ничего не сможете. Я это запомнил, и когда стал директором банка, несмотря на все «вопли» безопасности, водил всех практикантов в хранилище. Чтобы они поняли, что деньги для нас — это просто товар, куски бумаги, и именно это мама просто и доходчиво мне это объясняла».

Вспоминая свои детские впечатления от Центробанка, от людей, там работающих, Владимир Женов говорит: «Это удивительная организация. Я узнал, например, что местком интересуется, как я учусь в школе. Однажды мама пришла домой и заплакала: «Нас завтра с тобой к Сентякову вызывают — это был знаменитый в то время управляющий областной конторой Госбанка — из-за твоих «двоек»». Серьёзно. После разговора с ним я со страху месяца четыре хорошо учился. Я уж не говорю о новогодних праздниках, подарках, о детских утренниках, путевках в пионерский лагерь — это была и семейная атмосфера, и корпоративная культура, и забота о работниках. Вообще, мне кажется, сжимая это понятие, о корпоративной культуре любой организации судят по чистоте туалетов (смеется) и отношению к ветеранам и детям сотрудников».

Сыновья всегда уходят

Для Владимира Женова мама — образец стойкости. «Когда погиб наш сын, — вспоминает он, — мама ни разу при мне не плакала. Только иногда в уголках глаз появлялись слезинки. Часто, когда мне хотелось завыть, заплакать, вспоминал её».

С 16 лет Владимир был очень самостоятельным, он бывал дома наездами, жил, можно сказать, отдельно. Играл в футбол. «Мне очень стыдно перед мамой, что иногда я приходил поздно или вообще не ночевал — представляю, сколько и как она пережила. Я создавал ей слишком много проблем. Например, лет в 15 меня взяли в детскую хоккейную команду «Динамо» — надо было ехать в Челябинск на зональные соревнования, а я, учась в техникуме, просто бросил его («мне неинтересно, я хочу стать футболистом»). Пока я ездил, мама сходила в техникум, выпросила отсрочку, взяла письмо в спортклубе «Динамо», мне перенесли сессию. Вечные мои побеги из дома — стыдно за это, но это жизнь, это реальность. В 1974 году я женился, жить было негде, и мы устроились в частном домике, который нам завещала бабушка — я снова продолжил топить печку, колоть дрова»…

 

Спроси у Бога: «Почему»?

«Тяга к жизни, любовь к жизни были у мамы всегда. Так же всегда я мог найти в ней собеседника, слушателя, друга. Она всегда радовалась моим успехам, но повторяла: «не зазнавайся, будь проще, уважай людей». Она передавала мне черты управленца. Как-то на одном из семейных праздников мама излишне подробно начала рассказывать, что была в банке, положила на внука вклад. Я был поражён: «Мам, ты была в банке и ко мне не зашла»? Знаете, как она ответила? «А как без звонка я могу зайти к управляющему»? Это на всю жизнь врезалось мне в память.

Мама прожила очень, очень длинную жизнь. Бог отпустил ей столько времени. Иногда я думаю: может, не нужно никогда спрашивать Бога: «Почему»? А всегда нужно спрашивать: «Зачем»?

Может быть, чтобы уравновесить потерю сына. В последнее время мама всегда удивлялась отпущенным ей годам и мучилась этим. С ней уходит Эпоха тех правильных людей, на которых держалась большая советская страна. Вы спросите: какое наследство она оставила? Нематериальное: то, что она вложила в нас. Душу. Любовь. Отношения с родственниками. Ощущение радости жизни. Я горжусь тем, что ей вряд ли за меня стыдно. Не прошу прощения ни за что по одной простой причине: знаю, что она давно за всё меня простила.

Просто… Неотвратимо жаль тех убежавших лет, возможности встретиться, обняться, поговорить. Конечно, я прошу у неё прощения за все свои глупые поступки. Жалею, как долго я смог бы с ней говорить, расспрашивать о её молодости: хотя о многом и спросил, но многое уже не удастся выяснить — о корнях, о происхождении, о дальних родственниках.

Я знаю, что она всегда всё понимала, сопереживала, но… молодыми мы не способны оценить и понять всю неотвратимость жизни, неотвратимость конца, когда уже материализованно начинаешь понимать пословицу «Старость не в радость».

Я никогда не спрашивал её (а зря), что у неё внутри, какими болями насыщено её сердце, ведь она яркий и интересный человек. И сейчас я, совсем без пафоса, понимаю слова «она посвятила нам с сестрой свою жизнь». Это и есть, наверное, истинная жертвенность, любовь в самом широком и самом прямом смысле этого слова. Я сохранил все её письма — чувственные, трогательные, незатейливые, и когда перечитываю их, сжимается сердце».

 

Беседовал Сергей ГОНТАРЕНКО

Добавьте нас в источники на Яндекс.Новостях

Поделиться:
Если вы хотите, чтобы ЧС-ИНФО написал о вашей проблеме, сообщайте нам на SLOVO@SIBSLOVO.RU или через мессенджеры +7 913 464 7039 (Вотсапп и Телеграмм) и социальные сети: Вконтакте и Одноклассники

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *