Институт истории СО РАН демонстрирует научное бессилие
Владислав Кокоулин
Череда скандалов и смен руководства в Институте истории СО РАН давно превратила это научное учреждение в объект интереса широкой общественности. О том, как отражаются внутренние конфликты в научной среде на состоянии исторической науки, а также о перспективах дальнейшего реформирования системы РАН мы попросили рассказать известного ученого, доктора исторических наук, Владислава Кокоулина.
Справка ЧС-ИНФО:
Кокоулин Владислав Геннадьевич – доктор исторических наук, эксперт РАН, ведущий специалист по истории революций 1917 года и Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке; занимается также историей ислама и мусульманских общин России. Автор нескольких монографий. В разные годы читал лекции в университетах Польши, Турции и Италии. Главный редактор журнала “Сибирский Архив”.
– Сегодня нередко можно услышать от разных людей, в том числе от высокопоставленных чиновников, что история – это не наука, а собрание мифов и легенд. Вы разделяете эту точку зрения?
— Если бы я придерживался такого мнения, то никогда не занялся бы историей. Ведь ученого-историка влечет страстное желание узнать, что же было на самом деле в далеком прошлом. Начиная изучать какую-либо проблему, он хочет добраться до объективной истины, которая не зависит от его собственных или чьих-то мнений и установок.
Конечно, восстановить прошлое во всей его полноте невозможно. А если нет источников, то многие вопросы так навсегда и останутся без ответа. Но в огромном большинстве случаев мы находим исторические свидетельства, на основе которых достаточно точно и полно можем восстановить события прошлого.
Работа историка сродни работе следователя. Ведь следователь тоже восстанавливает события прошлого по различным свидетельствам и уликам. То же самое делает историк, восстанавливая факты по сохранившимся материальным предметам или документам. Другое дело, что оценка тех или иных фактов у разных историков может быть разная в зависимости от их личных предпочтений, от политических взглядов, симпатий или антипатий. Это и рождает иллюзию, будто бы история — не наука, а совокупность произвольных мнений. Однако в основе тех или иных оценок всегда лежат научно установленные факты. Вот почему история – это, безусловно, наука. Она имеет собственные методы исследования, которые дают возможность узнать, что же происходило на самом деле в далеком прошлом.
– Как, на ваш взгляд, отразилась на состоянии отечественной исторической науки реформа Российской Академии наук?
— Реформа РАН была нацелена на то, чтобы ликвидировать наиболее одиозные пережитки прошлого в организации отечественной науки. Она позволила повысить требования к объективной оценке научного труда и к качеству научных работ. Да, не все аспекты этой реформы были хорошо продуманы, поэтому она и вызвала вполне обоснованную критику. Но если взглянуть на ситуацию шире, можно увидеть, что организация отечественной науки действительно нуждалась в реформировании.
Возьмем к примеру наше гуманитарное направление. Советская историческая наука страдала, прежде всего, от идеологического давления, которое навязывало марксистскую доктрину в качестве «единственно-правильной» научной методологии. Оценки событий и процессов не должны были расходиться с официальной идеологией. Кроме того, наши ученые были искусственно изолированы от мировой научной мысли. Всё это привело к заметному отставанию отечественной исторической науки от мировой.
За прошедшие 30 лет многое в этом смысле изменилось к лучшему. В частности, в научный оборот введены целые пласты исторических источников, ранее недоступных исследователям. Например я, занимаясь изучением истории политической борьбы в период революций 1917 года и Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке, познакомился с тысячами документов, многие из которых вообще никогда никем не упоминались. Были опубликованы ценнейшие материалы о ходе коллективизации, о политических репрессиях 20-30-х годов, о подготовке и ходе Великой отечественной войны. Вышли в свет и продолжают выходить качественные научные работы, посвященные разным периодам и аспектам отечественной истории. Значительная часть этих работ написаны живым языком, что делает их доступными широкой аудитории.
— То есть, наша историческая наука наконец-то стала вровень с мировой?
— Пока что, на мой взгляд, нет. Хотя идеологические барьеры рухнули, и мы получили доступ к разработанному на западе широкому методологическому инструментарию, дело с внедрением новых подходов к изучению прошлого все еще обстоит довольно плохо.
Да, я знаю много историков, в том числе и старшего поколения, которые овладевают новыми исследовательскими подходами, опираясь на методологическое многообразие современной науки. Но «погоду» в научных организациях определяют, как правило, не они, а те, кто «перекрасившись» в другой «цвет», по-прежнему остаются бездарными штамповщиками идеологических догм и формул. Если раньше они были за «красных», то теперь за «белых». Это, конечно же, не ученые, а шарлатаны, которые продуцируют архаичные и, по сути дела, донаучные методологические подходы. К сожалению, нередко именно эти псевдоученые (их иначе назвать нельзя), в академических и образовательных учреждениях занимают руководящие посты.
– Как вы оцениваете состояние дел в Институте истории СО РАН после череды громких скандалов и смен руководства, которые имели место в последние годы?
— К сожалению, Институт истории был и остается самым проблемным из институтов Сибирского отделения. Сложные отношения внутри коллектива много раз приводили к унизительным для научного сообщества скандалам. Борьба научных взглядов подменялась межличностной борьбой, которая сопровождалась административным давлением, а порой даже изгнанием «инакомыслящих».
Институт истории был и остается самым проблемным из институтов Сибирского отделения.
Так, например, были изгнаны из института доктора исторических наук Евгений Водичев, Ирина Павлова, Варлен Соскин. Защита докторской диссертации Ирины Павловой превратилась в настоящее сражение, где были использованы самые низкие приемы борьбы. Выдающегося ученого, педагога и ветерана Великой Отечественной войны, Варлена Соскина выдавили из института, ликвидировав сектор, который он возглавлял. При этом буквально разрушили целое научное направление. А те, кто оставались в институте, вынуждены были «прогибаться под изменчивый мир», зачастую теряя самоуважение и растрачивая свой моральный авторитет.
В итоге к 2014 году показатели работы Института истории СО РАН были самыми низкими не только в сравнении с институтами истории других отделений РАН, но даже в сравнении с другими гуманитарными институтами Сибирского отделения. И это притом, что в институте продолжают работать великолепные специалисты, крупные отечественные ученые, такие как Михаил Шиловский, Сергей Красильников, Наталья Аблажей и другие.
К сожалению, здоровые силы института не смогли проявить достаточной активности, чтобы изменить ситуацию. Поэтому в 2017 году ФАНО было вынуждено вмешаться и сменило директора института. Временно исполняющим его обязанности был назначен Виктор Козодой.
С его появлением обстановка в институте начала меняться к лучшему. Прежде всего изменился психологический климат внутри коллектива. Начался ремонт помещений, появилась новая оргтехника, что тоже немаловажно. В штат был принят крупный ученый-историк Алексей Тепляков, занимающийся изучением деятельности советских органов госбезопасности. В 2018 году институт впервые за долгое время выполнил госзадание. Однако, допустив ряд просчетов, Козодой не смог победить на выборах и вынужден был покинуть институт.
— После его ухода ситуация изменилась?
— Импульс к развитию, который дал Козодой, на мой взгляд, еще продолжает действовать. На недавно состоявшихся выборах в Ученый совет института коллектив «прокатил» одного из наиболее одиозных сотрудников — местного «чемпиона» по самоцитированию и умению затевать склоки. Несколько улучшились формальные показатели работы научного коллектива: число публикаций сотрудников выросло. Однако надолго ли хватит этого импульса? Если не двигаться в том же направлении дальше, то боюсь, хватит его ненадолго. Ведь больше половины публикаций сотрудников института размещены в «мусорных» журналах с нулевым импакт-фактором и никем не процитированы. Это работа в никуда, в мусорную корзину. Ведущие российские и, тем более, зарубежные научные журналы не проявляют интереса к такого рода материалам.
Больше половины публикаций сотрудников Института истории размещены в «мусорных» журналах с нулевым импакт-фактором и никем не процитированы.
По-прежнему сохраняется архаичная структура института, заложенная в советское время для обслуживания идеологических нужд…
— Но ведь идеологии теперь нет…
— Идеологии нет, а структура осталась. Из-за этого вне научного интереса оказались целые периоды нашей истории. Например, вся история Сибири до прихода Ермака. Конечно ею занимаются археологи и этнографы, но необходимо и историческое осмысление этого огромного периода, охватывающего две с половиной тысячи лет. Полностью игнорируется новейшая история России (после развала СССР), которая насчитывает уже больше трех десятилетий. Этот период вообще находится вне научных интересов института.
Однако самая скандальная ситуация сложилась вокруг работы над «Историей Сибири». 50 лет назад коллектив археологов и историков под руководством академика Алексея Окладникова подготовил и издал пятитомную «Историю Сибири». Это был гигантский труд, научная ценность которого бесспорна. Но с тех пор историческая наука продвинулась далеко вперед. Уже к началу 90-х эта работа начала устаревать и возникла мысль подготовить урезанный в объеме, но более современный вариант «Истории Сибири». Предполагалось, что это будет трехтомник. Мне до сих пор непонятно, почему возник именно такой «облегченный» проект, учитывая, что объем исторического материала за прошедшие полвека неизмеримо вырос. Теперь впору было бы начать работу над семи или десятитомником «Истории Сибири». Ну да ладно, раз решили – пусть будет трехтомник.
За четверть века Институт истории не смог подготовить обещанный трехтомник Истории Сибири
С тех пор минуло больше четверти века – а воз и ныне там! Периодически появляется информация, что работа над проектом идет. Но результата нет. Институт археологии, насколько мне известно, свою часть работы выполнил, тогда как институт истории за все это время сумел «родить» лишь фрагменты, главным образом, из дореволюционного периода. Такая демонстрация научного бессилия вызывает жалость…
— Сейчас обсуждаются различные проекты реструктуризации гуманитарных институтов СО РАН. Может быть, это поможет решить проблему?
— Разговоры об этом ведутся давно. В частности, предлагается создать на базе НГУ «мегауниверситет», куда вольют академические институты, не имеющие лабораторной базы. На мой взгляд, это имело бы смысл, но только при условии значительных перемен в самом университете, а именно, в Гуманитарном институте НГУ. Сейчас он находится в состоянии упадка. Недавно по заказу Министерства науки и высшего образования мне в составе группы экспертов довелось анализировать работу 26 университетов страны по историческому направлению (от Санкт-Петербурга до Владивостока). К великому огорчению, НГУ оказался в числе худших!
Я неоднократно обращал внимание ректора университета Михаила Федорука на плачевное положение дел в Гуманитарном институте. Но, видимо, кто-то из влиятельных членов Ученого совета оказывает поддержку его дирекции, несмотря на очевидные провалы в работе. Тем временем абитуриенты неохотно идут на специальность «история», а заполнить места в магистратуре скоро вообще, я думаю, станет невыполнимой задачей. Ситуацию пока что спасают археологи и востоковеды. Но сколько еще так может продолжаться?
Если положение дел в ГИ НГУ все же значительно улучшится, то обсуждаемый сегодня вариант вливания в университет академического института истории, на мой взгляд, был бы не худшим решением проблемы. Тем более, что половина, если не больше, сотрудников Института истории СО РАН и без того работают преподавателями НГУ.
— Не приведет ли это к падению уровня исторической науки в Сибири? Ведь академические учреждения считаются «флагманами» развития научной мысли…
Возможно, мой ответ прозвучит резко: было бы чему падать!.. Сегодня научно-историческая мысль развивается, главным образом, в вузах, несмотря на очень плохие условия для этого. Вал бумажной отчетности «сжирает» время преподавателя. Но, вопреки всему, настоящие ученые продолжают работать даже в этих, крайне неблагоприятных условиях, тогда как некоторые сотрудники института истории СО РАН десятилетиями бездельничают, получая высокие зарплаты от государства и спекулируя на своем дутом авторитете времен идеологической борьбы с «антисоветчиной». Поверьте, историческая наука ничего не потеряет, если их лишат такой возможности.
— Сейчас в общеобразовательных школах и колледжах вводят обязательный ЕГЭ по истории. Как вы оцениваете этот шаг?
В целом позитивно. Хотя у меня есть претензии к самому формату ЕГЭ по гуманитарным наукам. И все же я считаю это решение правильным. Незнание истории своей страны – одна из важнейших причин роста и распространения всевозможных деструктивных настроений среди молодежи. Общаясь со студентами первых курсов, я вижу, что школа вообще не дает никаких знаний в области истории, хотя она призвана прививать любовь к родине и воспитывать чувство патриотизма. Откуда же возьмется у школьников то и другое? Молодой человек не может стать патриотом, если он ничего не знает о прошлом своей страны и своего народа. Поэтому я поддерживаю любые шаги, способствующие повышению статуса такого предмета как «история» в школьном образовании.
— Говорят, что история – это наука, которая делает человека гражданином. Как вам кажется, современная российская историческая наука соответствует этому понятию?
— История для массового читателя, для большинства Россиян – это способ ориентации в историческом пространстве. Мы должны представлять, кем были наши предки, с кем мы дружили, как вообще складывалось развитие нашей страны. Это такой способ социализации, вхождения в нынешние реалии. Мы должны знать ответы на вопросы: «Откуда мы?», «Кто мы?».
Это очень важная дисциплина, и ее обязательно нужно преподавать и в школах, и в университетах, чтобы учить ориентироваться в социально-историческом пространстве.
Людям надо помочь сориентироваться в историческом пространстве. Да, некоторые пытаются это делать. Я, например, выступаю с публичными лекциями на различные темы. Но моя деятельность — это капля в море. Такая работа должна быть последовательно организована на базе большого коллектива. Того же Гуманитарного института НГУ, например. Но, к сожалению, пока этого не делается.
При этом история вообще, и история Сибири в частности — это очень важно. Понимание истории территории сказывается и на ее восприятии со стороны власти. И на туристическом потенциале регионов. И на самосознании живущих здесь граждан. Поэтому развитие исторической науки — это важнейшая задача для научного сообщества и для страны в целом.
От редакции:
Стоит отметить, что в проекте развития Новосибирского научного центра «Академгородок 2.0» гуманитарным наукам вообще уделено очень не много внимания. По сути дела, во всей концепции развития сейчас нет ни одного серьезного крупного гуманитарного проекта. А ведь в этих науках, прежде всего, должны быть заинтересованы как раз технические специалисты. Как уже писал ЧС-ИНФО, без «лирики» не может быть «физики». Тем более сейчас, когда именно проблема развития человека, проблема формирования новых смыслов и идей – выходит на первый план. Без осознания своего места в мире, без понимания истории и культуры, технический прогресс уже не возможен. К сожалению, пока четкого и острого понимания этого нет ни во власти, ни в научном сообществе…
Поделиться:
| Если вы хотите, чтобы ЧС-ИНФО написал о вашей проблеме, сообщайте нам на SLOVO@SIBSLOVO.RU или обращайтесь по телефону +7 913 464 7039 (Вотсапп и Телеграмм) и через социальные сети: Вконтакте, Фэйсбук и Одноклассники |
